ВОСПОМИНАНИЯ О БЫЛОМ

Борис Пукин

Эта фотография Бориса Евсеевича Пукина висела на Доске Почёта Гидрографической службы Черноморского флота. Сразу видно, что на ней изображён хороший человек. Его спокойное, умное и доброе лицо вызывает симпатию. Прекрасный руководитель и труженик был достойно представлен всему флоту.

Подготы и первобалты высоко ценят человеческие качества Бориса ещё с курсантских времён. С ним дружили все однокашники тогда и до сих пор многие сохраняют дружеские отношения. К нему и сейчас тянутся люди для простого человеческого общения. Это было заметно на нашей встрече 11-12 октября 2003 года, посвящённой пятидесятилетию окончания 1-го Балтийского ВВМУ.

Борис закончил училище с дипломом штурмана-подводника, однако 30 лет флотской службы плавал на надводных боевых кораблях: тральщиках, эсминцах, противолодочных кораблях и крейсерах. Участвовал в боевом тралении и многократно выходил на боевую службу в Средиземное море. Будучи старшим штурманом на корабле и флагманским штурманом соединения, он не имел ошибок кораблевождения.

Закончил службу начальником отделения технических средств кораблевождения Гидрографической службы Черноморского флота. На этой работе посетил все маяки Чёрного и Азовского морей, изучил их и увлёкся историей маячного дела. Написал и опубликовал много статей на эту тему и участвовал в написании книги «Гидрография Черноморского флота (1696-1982 годы). Исторический очерк».

Война, блокада, эвакуация

С чего начать? Казалось бы, просто: – я, Пукин Борис Евсеевич, родился тогда-то, там-то и так далее. Но думаю, что в начале надо сказать спасибо Юре Клубкову за инициативу и неистощимую энергию. Вроде бы с годами должен был бы успокоиться, а он придумал грандиознейшее дело – напечатать наши воспоминания. Задача очень сложная и, как говорится, – дай Бог ему силы и удачи!

Итак: я родился 9 мая 1930 года в городе Мценске Орловской области. Прошу обратить внимание на дату – 9 мая! Конечно, моя мама, не знала, что этот день станет Великим Праздником, но она постаралась родить в этот день меня и, чтобы мне было нескучно, мою сестрёнку Минну. Это было добавление к старшим сёстрам – Розе (1921 года рождения) и Вере (1924 года рождения).

В 1931 году наше семейство переехало в Ленинград. Жили мы в доме №2 по улице Союза Связи – на углу с Исаакиевской площадью. Здесь нас застала Великая Отечественная война.

8 сентября 1941 года началась блокада: ежедневные бомбёжки, артобстрелы, голод. Вначале было любопытно. Мальчишки подбирали осколки снарядов и бомб, вместо бомбоубежища старались убежать на чердаки и крыши – помогать старшим тушить зажигалки…

Потом увидели первую жертву артобстрела – мужчину, убитого возле института растениеводства на Исаакиевской площади. Однажды ночью во время воздушной тревоги наш дом затрясло от близкого разрыва. Оказалось – бомба попала в дом на улице Якубовича, параллельной улице Союза Связи в ста метрах от нас…

Потом начался голод, исчезло электричество, вода, канализация. Сидели с коптилкой у буржуйки, в бомбоубежище ходить перестали. Днём читали, ходили с чайниками и бидончиками за водой на Неву. Всё замёрзло, транспорт не ходил. Бабушка умерла в феврале 1942 года. В этом же месяце погиб её младший сын, брат моего отца.

Отец, Пукин Евсей Борисович, родился в 1897 году в местечке Глубокое Витебской губернии. Мама, Юдина Софья Ильинична, родилась в 1895 году в местечке Волынцы в Западной Белорусии.

С сентября 1941 года отец воевал рядовым бойцом в дивизии народного ополчения. В марте 1942 года был ранен под Пулково, вывезен на Большую землю и больше в боевых действиях не участвовал. Ему было уже 45 лет. Далее он служил ефрейтором в запасном полку в Кокчетаве, а затем на военном заводе в Омске в трудовой армии до конца 1946 года.

Старшая сестра Роза была студенткой 3 курса ЛЭТИ имени Ульянова (Ленина). Во время войны работала санитаркой в военном госпитале.

В середине марта 1942 года мы эвакуировались вместе со студентами и преподавателями ЛЭТИ по льду Ладожского озера, по «Дороге жизни». Затем через всю страну в теплушках доехали до города Ессентуки, где нас, ленинградцев-блокадников, с большой заботой и участием встретили, разместили и откормили в санаторной столовой.

Но через четыре месяца пришлось пешком уходить от немцев, захвативших Минеральные воды. Дошли до Нальчика. Оттуда уехали на железнодорожной платформе по маршруту Махач-Кала – Дербент – Баку. На переходе через Каспийское море из Баку в Красноводск я впервые попал на крутую морскую волну. Мутило, с тоской и любопытством смотрел на зелёно-белые волны, но … не травил! Тогда не думал, что с морем будет связана вся жизнь и придётся впоследствии отдавать дань морю не один раз.

Добрались до Ташкента. Недалеко от города, в совхозе Кибрай, я впервые начал работать на уборке винограда и табака. В начале 1943 года моя семья переехала в город Джамбул, к родственникам, тоже эвакуированным из Ленинграда.

Меня сагитировал Женя Юдин

В Ленинград мы вернулись в начале ноября 1944 года. Наша комната в коммунальной квартире была без полов, без мебели. Всё, что горело, было сожжено в печке. Нам дали квартиру в этом же доме.

В шестом и седьмом классах я учился в 225-й мужской школе, которая размещалась в нашем доме. Дом был старинный, екатерининских времён. В нём останавливался Дидро, когда приезжал в Санкт-Петербург по приглашению Екатерины Великой. Со мной учился Женя Юдин. Его отец, мичман Юдин Михаил Сергеевич, служил старшиной оркестра в Ленинградском Военно-Морском Подготовительном училище (ЛВМПУ). Мы с Женей дружили. Он жил с родителями и сестрой в доме напротив нашего по улице Союза Связи.

После окончания седьмого класса в 1946 году Женя поступил в ЛВМПУ, а весной 1947 года он сагитировал меня подать документы для поступления на второй курс ЛВМПУ, благо был объявлен дополнительный набор. Женя носил красивую морскую форму, учился по школьной программе с добавлением начал военно-морских наук, имел бодрый, лихой вид.

А мы с нетерпением ждали школьного обеда Ходил я в обносках, жили мы на зарплату старших сестёр… Стал сдавать экзамены в училище. Было их много. Чуть не провалил химию. Получил тройку. Но остальные были четвёрки и пятёрки. Поступил!

То, что часто вспоминаю о Подготии

Что запомнилось? Старшина роты мичман Ткаченко – высокий, здоровый надевал на нас бескозырки для примерки, натягивал до ушей, проворачивал и определял: «Годится!».

ЛВМПУ, 1948 год. С любимой преподавательницей английского языка Клавдией Герман.

Слева направо: Лео Сумкин, Гарри Арно, Борис Пукин, Энрико Ассер, Саша Кузнецов, Роберт Новиков

Приходили старшекурсники и добровольно-принудительно предлагали: «Юноша, махнёмся корочками…». Запомнился курсант с знаменитой фамилией – Фурманов. Старшекурсники ходили в ловко пригнанной форме, в клешах, с травленными хлоркой воротничками. А мы – стриженые, в робах и «гадах». Об этом хорошо написал в своей книге «Тихоокеанский флот» Володя Брыскин.

Из преподавателей помню преподавателя литературы Полуботко, «англичанку» Герман, преподавателя навигации, капитана 2 ранга Лебедева,

начальника кафедры навигации Новицкого, ну и, конечно, начальника училища, контр-адмирала Б.В. Никитина. Иван Сергеевич Щёголев – наш любимый (не побоюсь этого слова) и уважаемый начальник курса остался в благодарной памяти на всю жизнь.

Командиром нашей третьей роты был капитан-лейтенант (затем капитан 3 ранга) Савельев Иван Иванович. Человек, непримиримый к разгильдяйству, но, по-моему, добрый и справедливый.

Заместитель начальника курса по политчасти, капитан 3 ранга Комиссаров А.И., был настоящим комиссаром в лучшем смысле этого слова. Он был скромным, заботливым, никогда не кричал на нас.

Вспомнился один случай, связанный с ним. В клубе училища устраивались танцы. Но просто танцы – это для политотдела было явно не солидно. Поэтому проводили вечера на какую-нибудь тему. Как-то устроили вечер, посвящённый комсомольцам – героям прошедшей войны. Комиссаров предложил мне, Жене Золотарёву и ещё кому-то выступить перед танцами с «докладами». Я, конечно, готовился, написал конспект. Комиссаров одобрил. Вышел я на трибуну. Передо мной большой жужжащий зал с курсантами и приглашёнными девчонками. Они болтают друг с другом и с нетерпением ждут окончания наших «докладов». А я – ростом в 160 сантиметров, еле виден из-за трибуны, да и голос был ещё далеко не командный.

В общем, как-то пролепетал свой рассказ о героях-комсомольцах… Комиссаров меня утешил, сказав, что всё хорошо. А мои товарищи сказали, что не слушали, ждали танцев…

Ленинград, 20 мая 1949 года. 334 класс пишет сочинение на аттестат зрелости.

Наблюдают командир роты капитан 3 ранга Савельев и преподаватель литературы майор Полуботко

Попробую вспомнить список нашего 234-го класса в Подготовительном училище. Если кого пропущу, то другие, надеюсь, дополнят.

1

Арно Гарри

.

16

Немчинов Юрий

2

Ассер Энрико

17

Никитин Валерий

3

Вертлиб Яков

18

Новиков Роберт

4

Гущин Вениамин

19

Пукин Борис

5

Галкин Альберт

20

Серебренников Юрий

6

Доведов Борис

21

Скороходов Слава

7

Жуков Александр

22

Смирнов Ор

8

Завгородний Владимир

23

Степанов Олег

9

Красавцев Евгений

24

Сумкин Леонард

10

Кузнецов Александр

25

Соловьев Али

11

Леднев Александр

26

Трофимов Владимир

12

Лентовский Валентин

27

Ходырев Валерий

13

Масловский Давид

28

Шаров Евгений

14

Михайлов Александр

29

Шмелёв Михаил

15

Михеев Пётр

Женя Красавцевв в 1948 году погиб, попав под трамвай. Юра Немчинов в 1952 году во время переезда на голубых фордах, при подготовке к майскому параду в Москве, соскочил с машины за сорвавшейся с головы бескозыркой и попал под мчавшийся мотоцикл. Это было перед самой генеральной репетицией. Нам говорили, что он поправится, ему лучше, а он умер. Не хотели нас расстраивать перед парадом на Красной площади.

Ленинград, 1951 год.

Боря Пукин и Володя Лебедько во время подготовки к параду

Во время генеральной репетиции мы высматривали «усатых» – Будённого, Щаденко, Штеменко и других, а на Красной площади смотрели только на Сталина.

Спасибо учителям и наставникам

Учился я старательно, был, как теперь называют моего младшего внука Митю, – «хорошистом». Особенно любил историю, литературу и навигацкие науки. Но вот физика давалась плохо. Особенно задачи. Практические занятия проводил преподаватель Швайченко. Пятёрки в журнале он ставил маленькими цифрами, а троечки и двойки – большими… Единственная тройка в моём аттестате зрелости – по физике.

В 1949 году окончил ЛВМПУ. Принял присягу 30 июня 1949 года и стал курсантом 1-го Балтийского высшего военно-морского училища.

На первом курсе высшего училища произошёл провал в учёбе. Мы вернулись после парада в Москве 3 мая, а уже 5 мая – экзамен по физике. Учебник физики Фиша – толстый-толстый, даже прочитать не успел. Где уж тут понять и запомнить… Старший преподаватель Мирский справедливо поставил семь двоек в нашем классе (а в других и по 12 двоек!). И я – комсорг класса – попал в число неудачников! Пришлось после экзаменов на три дня задержаться с отпуском и пересдавать эту злосчастную физику. Получил «государственную» оценку – три балла.

Из преподавателей высшего училища, кроме замечательного Белоброва А.П. (мореходная астрономия), интереснейшего и увлекательного Гельфонда Г.М. (военно-морская история и искусство), прекрасного Сутягина П.Г.(военно-морская география), героя-подводника Грищенко П.Д., увлёкшего нас рассказами о подвигах подводников, мне запомнился преподаватель высшей математики Сутырин, который вёл практические занятия и умевший доходчиво объяснять сложную математическую науку, а также капитан 2 ранга Ельсиновский И.С. преподававший нам электронавигационные приборы.

До сих пор помню сухощавую фигуру Ельсиновского, который проводил длинной указкой по схеме прохождения тока гирокомпаса «Курс-3», и, увлёкшись, всей фигурой вместе с указкой показывал, как полюс гироскопа идёт к полюсу силы. Думаю, что благодаря Ельсиновскому, я не смущался от непростых теоретических вопросов штурманских электриков на эсминце «Бойкий», где я служил командиром электронавигационной группы, и некоторое время мог плавать на тральщике без штурманского электрика. Правда, на тральщике я привлёк к вахте у гирокомпаса мичманов-стажёров, но ведь за ними нужен был глаз да глаз…

К сожалению, Ельсиновский рано умер – в 48 лет.

Английскому языку нас учила симпатичнейшая и добрейшая Идея Кузьминична Черникова. Она очень старалась и многое сумела сделать. Но всё-таки, система обучения языку была такова, что мы могли только писать и читать со словарём. А надо было научить свободному разговору. Ну и мы не очень-то старались. Не думали, что английский понадобится в жизни.

И ещё об одной женщине. Вера Александровна Малова – библиотекарь. Я был частым посетителем библиотеки. Очевидно, поэтому запомнился ей. Я был поражён, когда через 35 лет на вечере в училище вдруг услышал от неё слова, обращённые к моим товарищам: «А вот и Борис Пукин идёт…». Потрясающая память! Ведь нас было так много!

Кроме капитана 3 ранга Савельева И.И., из командиров рот запомнился капитан Пороцкий Б.С. и … всё.

О друзьях, товарищах…

С товарищами, указанными в списке класса, я проучился четыре года: два – в подготовительном и два – в высшем училище до разделения нас по факультетам и по специальностям – штурманский, артиллерийский и минно-торпедный.

С кем дружил? Со всеми. Класс был дружный, ребята подобрались толковые и порядочные. Особенно дружил с Володей Завгородним, Петром Михеевым, Володей Трофимовым, Давидом Масловским, Женей Шаровым.

У Давида Мословского была мама в Ленинграде. Родители Пети Михеева жили в Новгороде, а у Володи Трофимова – мама в Вышнем Волочке. Поэтому Петя и Володя частенько бывали у меня дома, где их дружелюбно встречали мои сёстры, а моя мама старалась угостить вкусной домашней едой. Чаще всего жареной картошкой с мясом или котлетами и обязательно с вкуснейшим хреном или горчицей. Ну и, конечно, пироги, булочки… А жила моя семья на зарплату моих старших сестёр… Сейчас такое не принято.

У Володи Завгороднего в Ленинграде жили любящие и беспокоящиеся за него тётки, а он был по молодости «колючим» и стеснялся проявления нежностей. Во время отпуска после окончания 3 курса подготовительного училища в 1949 году я поехал вместе с Володей в Симферополь к его родным. Его отец, с которым он не очень ладил, был каким-то пропагандистом-политработником, мама – дома, сёстры – в школе. Мы с Володей ходили на оперетту в Крымский музыкальный театр, фотографировали. Однажды решили съездить в Севастополь, благо нам – военнослужащим пропуск был не нужен.

Походили по Севастополю, искупались на водной станции. Встретились случайно с Сашей Гоухбергом, который некоторое время учился в подготовительном училище. Сфотографировались с ним (фотографии сохранились), понаблюдали за разрушенным, но восстанавливаемым Севастополем. В районе Артиллерийской бухты, у базара, видели колонну пленных немцев, которые восстанавливали город. Севастополь понравился нам. Володя помнил его довоенным, был влюблён в него. А я и не думал, что с этим легендарным городом будет связана вся моя жизнь …

Ну, а потом нас «замели». Гоняли нас патрули, и в конце концов по указанию коменданта города полковника Старушкина отправили в комендатуру. Дело в том, что мы были одеты по форме два (чёрные брюки, белая форменка), а по городу была объявлена форма раз – белые брюки и форменка. Никакие ссылки на наш аттестат не помогли. Мы портили общую картину. В комендатуре мы позанимались со строевой подготовкой вокруг столба (отдание воинской чести в движении) и еле отпросились, чтобы не опоздать на последнюю электричку (или поезд) в Симферополь. Вот такой эпизод…

В 1952 году, когда мы вторично были на майском параде в Москве, Володя познакомился и влюбился в хорошую девушку – Валю. Пригласил её в Ленинград. Продал свой фотоаппарат ФЭД и на эти деньги поместил Валю в гостинице «Англитер» или «Астории». Потом женился и через год-два развёлся. Любовь кончилась… Валя показалась ему мещанкой… Потом она рано умерла от туберкулёза… Но это уже было после выпуска. Наши пути разошлись, переписка почти прекратилась.

Ленинград, 1949 год.

Друзья: Володя Завгородний и Боря Пукин

Володя Завгородний был очень самолюбив, резок, плохо сходился с другими товарищами, мечтал о корабельной службе. Но служба у него не пошла, хотя он после окончания училища поехал не в отпуск, а на Северный флот. Поругался с помощником командира лодки (это был кто-то из наших однокашников, кажется, Каширкин), был списан и отправлен начальником поста СНиС на мыс Летинский. Мне присылал телеграммы в Севастополь с просьбой выслать деньги. Подпись: «князь Летинский». Деньги я посылал...

Встречались мы редко, как правило, во время моих приездов в Ленинград. Володя ловил рыбу на Камчатке, женился на хорошенькой Розочке. Последние годы Володя работал в Ленинградском порту каким-то инспектором. Написал мини-поэму «Обводный канал» о нашей Подготии. На старости лет появилась страсть к стихотворству… Дочку свою он назвал Вестой. Она хорошо училась и … уехала в США… Роза в начале 1993 года умерла от рака. Володя был выбит из жизненной колеи. Попытки его младшей сестры Наташи и некоторых друзей помочь ему ни к чему не привели. Он тяжело болел и умер в 1993 году.

С Петром Михеевым я проучился в одном классе все шесть лет. Хороший, добрый, порядочный парень. Служба тоже не пошла. Сначала подпортило зрение – не попал на корабли. Потом что-то не заладилось. Но на «гражданке» нашёл себе место в конструкторском бюро и … в хоре, с которым побывал во многих местах. У него хорошая, надёжная жена (завуч школы!) и хороший сын – офицер (но не флота!).

Володя Трофимов был отличником, затем сталинским стипендиатом. В этом качестве он нас многих выручал: не в смысле знаний, а в материальном отношении – он получал повышенную стипендию (кажется, 1000 рублей!) и никогда не отказывал друзьям в помощи (частенько без отдачи…). Во всяком случае, мне он помог купить первые мои часы марки «Победа». Надёжный, добрый товарищ, когда-то хороший гимнаст, а теперь пенсионер-гипертоник…

После выпуска наши пути разошлись. Он по окончании артиллерийского факультета попал на эсминец Балтфлота. И впервые вновь встретились в конце 1967 года в Средиземном море! Я в качестве флагманского штурмана 150-й бригады ракетных кораблей под командованием капитана 1 ранга Васюкова Л.Я. переходил вместе со штабом с БРК «Прозорливый» на ракетный крейсер «Адмирал Головко», прибывший на боевую службу с Северного флота.

Первым на трапе нас встретил старпом – капитан 2 ранга Проскуряков Роберт – выпускник нашего училища 1952 года, бывший на 3 курсе старшиной нашей штурманской роты. А за ним стоял командир артиллерийской боевой части крейсера, мой друг Володя Трофимов!

Вскоре наступил новый 1968 год, и мы его славно встретили на якорной стоянке в заливе Хаммамет! После боевой службы «Головко» перешёл в Севастополь на постоянное место базирования. Володя Трофимов вскоре стал флагманским артиллеристом 70-й бригады и в этом качестве окончил службу. Он поздно женился и уехал жить в Ленинград.

Давид Масловский тоже был отличником, окончил подготовительное училище с золотой медалью, а затем в 1-м БВВМУ был сталинским стипендиатом. Очень спокойный, умница, организатор, пользовался уважением у однокашников и начальников. Бессменный старшина класса и затем штурманской роты. А служба не пошла… Попал на лодку в Ригу, дослужился до старпома и … уволился в запас. Конечно, не пропал. Умный и работоспособный, с флотской закалкой, организованный, он с успехом работает до сих пор! Если в наше время в 70 с лишним лет держат на работе, то значит – очень ценят!

Женя Шаров был очень толковым, вдумчивым курсантом, немного скептиком. Эта вдумчивость, стремление дойти до сути однажды привела к скандалу. Углубленно изучая первоисточники марксизма, Женя в «Антидюринге» Энгельса вычитал, что знамя – фетиш! А тут надо заступать в караул часовым у знамени части! У фетиша!! Он и отказался … Что тут было! Хорошо, что в политотделе поняли, что парень «переучился» и не стали доводить его до исключения из училища. Ограничились беседами. А он очень переживал … Да и время было суровое … Может быть, я в каких-то деталях неточен, но так мне запомнилось.

Женя Шаров попал после училища на бронекатера в Поркалла-Уд и в году 1958-60 уволился в запас при массовом сокращении офицеров флота.

Мои увлечения

Чем увлекался в училище? В самодеятельности не участвовал, в отличие от Давида Масловского, который иногда выступал на концертах с сольным номером – играл на гобое (учился до училища). Спортом тоже не увлекался. На уроках гимнастики долго не мог перепрыгнуть через козла… Но однажды, во время спартакиады училища, когда от каждой роты должны были выставляться команды во всех весовых категориях по боксу, борьбе, штанге и другим видам спорта, меня попробовали привлечь в качестве штангиста в весе до 57 килограммов. Надо было выжать 50 кг. Я с этим весом справлялся, но собственный вес был 58,5 кг. Вот мы с Петей Михеевым пошли в баню, в парилку, сгонять вес. Согнали. Но выступать мне не пришлось. Не помню почему. Очевидно, кто-то более надёжный нашелся…

Со спартакиадой связано воспоминание о поединке двух боксёров – Завгороднего и Юргенсона. Ринг – на сцене клуба. Первый раунд они ещё махали перчатками, а затем, слегка расквасив носы, ходили, шатаясь по рингу, не в силах поднять руки, только изредка тюкали друг друга. А зал хохотал …

Как и все, ходил на танцы в Мраморный и в клуб швейников, благо последний был недалеко от дома, рядом с Мариинским дворцом. Но основным увлечением были театр, филармония, музеи. На старших курсах мы организовали цикл лекций – экскурсий в Эрмитаж. Познакомились с творчеством Рембрандта, Рубенса, Леонардо да Винчи, Караваджо, Эль Греко, Тициана и многих других гигантов Возрождения. Ну и, конечно, была изучена вся классика Русского музея! Это приобщение к прекрасному искусству осталось на всю жизнь! Я и теперь при каждом приезде в Ленинград стараюсь побывать в Эрмитаже или Русском музее.

Практика на боевых кораблях

Кроме лекций и экзаменов, запомнилась практика на кораблях. Сначала шлюпки, шхуна «Учёба», первая качка, постановка парусов, заходы в Бьёрке, Выборг. Потом долгое путешествие в теплушках на юг, в Севастополь в 1950 году. Практика на гвардейском крейсере «Красный Крым»: подвесные койки, драйка палубы, место по расписанию – котельное отделение, «деды», служившие ещё с войны.

Командир крейсера – капитан 2 ранга Громов Гавриил Алексеевич, будущий контр-адмирал, заместитель начальника боевой подготовки ВМФ, был строг, но доброжелателен. А вот встречи с помощником командира капитаном 3 ранга Сербуловым курсанты старались избегать – требовательный и шумливый. Впоследствии, во время трагедии ЛК «Новороссийск», он был помощником, врио старпома и командира линкора.

Один эпизод связан с выходом в море на «Красном Крыме». Крейсер ходил к Кавказскому берегу на Лазаревский рейд. На Лазаревской судоверфи получили для флота баркасы и шлюпки. Ну и, конечно, курсанты – основная тягловая сила. А мы расшифровывали слово курсант так:

Квалифицированная, Универсальная, Рабочая, Сила, Абсолютно, Нежелающая, Трудиться.

Но в перерывах между тасканием шлюпок, мы купались в тёплом, чистом море. Правда, у меня на руке был фурункул, и я не мог плавать, поэтому использовался как сторож.

Позднее я всем говорил, что Лазаревская – райское место: зелёный берег, чистый галечный пляж, тихое, безлюдное место, ласковое тёплое море…

Потом был интересный штурманский поход на учебном корабле «Волга» вдоль всего побережья от Одессы до Батуми. Вели навигационную прокладку, занимались астрономией, изучали берега и … загорали и купались под горячим южным солнцем. Запомнился вечер на палубе «Волги», стоявшей на якоре в Новороссийской бухте. Тёплая, тихая ночь, звёздное небо, бесчисленные огни на берегу ... Володя Завгородний и я стоим у шлюп-балки, беседуем о жизни…

Летние практики 1951 и 1952 годов проходили на Северном флоте.

В 1951 году – на тральщиках («амиках») и на торпедных катерах в губе Долгой. На тральщиках занимались боевым тралением в районе острова Колгуев – мыса Канин Нос, ходили в Архангельск. Впервые увидели могучую Северную Двину с коричневой, тёплой водой. На «амиках» впервые увидел радиолокационную станцию.

Никто не позаботился о выдачи справок об участии в боевом тралении. О них пришлось вспомнить после того, как на Украине был принят закон о ветеранах Великой Отечественной войны, по которому участвовавшие в боевом тралении становились участниками боевых действий со всеми вытекающими из этого статуса льготами.

Полярный, 1951 год. Практика на «бобиках».

Володя Лебедько, Боря Пукин, Олег Степанов, Володя Трофимов с группой матросов большого охотника

Полярный, 1951 год.

Борис Пукин, Владимир Лебедько, Валентин Лентовский, Владимир Трофимов после погрузки угля на плавбазе «Тулома»

Во время практики на торпедных катерах в губе Долгой я промок, простудился и попал в госпиталь в Полярном с воспалением лёгких.

В приёмном покое меня, по принятому порядку, отправили в холодную ванну (у меня была температура около 390), а потом уже в палату. Но молодой организм выдержал и этот эксперимент.

Ленинград, январь 1951 года. 234 класс. Слева направо.

1-й ряд: Александр Кузнецов, Давид Масловский, ? Начальник кафедры математики подполковник Платонов., капитан 3 ранга Савельев, преподаватель математики капитан-лейтенант Сутырин, Борис Пукин.

2-й ряд: Олег Степанов, Евгений Шаров, Александр Михайлов, Александр Леднев, Яков Вертлиб, Али Соловьёв, Вениамин Гущин, Леонард Сумкин, Юрий Серебренников.

3-й ряд: Юрий Немчинов, Энрико Ассер, Пётр Михеев, Александр Жуков, Владимир Скороходов, Владимир Трофимов, Валерий Ходырев

Практика 1952 года проходила на эсминце проекта 30-бис, стоявшем в доке в Росте. Делать было нечего. Когда Валю Лентовского упрекнули, что он слишком много спит, он ответил: «Я не сплю, я закаляю свою волю: спать не хочется, а я заставляю себя спать …». Вот такой юмор.

«…, но зато мы штурмана»

С третьего курса Высшего училища нас разделили по факультетам. Я попал (как и хотел) – на штурманский. Специальность интересная, чисто морская, я бы сказал, интеллигентная, «белые воротнички» (в отличие от минёров, у которых «... что-то в масле, нос в тавоте»).

Состав штурманского 312 класса оказалось вспомнить труднее, чем 234 класс Подготии. Но попробую.

1.

Арно Гарри

14

Лебедько Владимир

2.

Белобров Анатолий

15

Лентовский Валентин

3.

Брагин Александр

16

Масловский Давид

4.

Букин Борис

17

Мальков Александр

5.

Власов Николай

18

Маталаев Никита

6.

Волосков Вадим

19

Михеев Пётр

7.

Золотарёв Евгений

20

Поздняков Валерий

8.

Зубарев Виктор

21

Портнов Юрий

9.

Ильин Эрик

22

Прен Сергей

10.

Комлев Владимир

23

Пукин Борис

11.

Краско Дмитрий

24

Слёзкин Игорь

12.

Куцицкий Валентин

25

Спасский Владимир

13.

Кюбар Анатолий

26

Ходырев Валерий

Насыщенный событиями 1953-й год

Последний учебный год был сложным, полным важных событий и волнительных моментов.

После летней практики 1952 года был отпуск, и во время него произошло важнейшее событие – в вагоне электрички, следующей во Всеволожск, я встретил чудесную девочку Наденьку с толстенной русой косой, большими серыми глазами, стройную, серьёзную и доброжелательную. Я был «убит», заколдован, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Она сдавала экзамены на юридический факультет Ленинградского университета. Поступила, училась и окончила его. Но это было потом. Мы встречались, дружили, ссорились. Она заболела туберкулёзом, второй семестр провела в санаториях.

1953-й год начался с мрачного «дела врачей», потом смерти Сталина и разоблачения Берии. Потом был сентябрьский Пленум ЦК по сельскому хозяйству, и к власти пришёл Хрущёв. Было тревожно. В это же время были государственные экзамены, стажировка и выпуск, прощание с училищем.

После экзаменов, которые я сдал вполне прилично, вдруг выяснилось: не все поедут на стажировку. Большой группе присвоили звание лейтенантов и отправили на флоты. Принцип отбора в эту группу не совсем был понятен. Если по успеваемости, то я был не в последних рядах…

В общем, я вместе с Гелием Верховцевым, Лёшей Немцовым и Валерием Галочкиным оказались стажёрами на подводной лодке 613 проекта в Севастополе. Помню старпома – рыжеватого и энергичного старшего лейтенанта Метелёва – будущего заместителя начальника Управления БП Черноморского флота, контр-адмирала. Наша лодка часто выходила в море. Я помогал штурману в работе на Херсонесской мерной линии, корректировал карты и прочие штурманские документы. Готовился плавать в будущем на подводной лодке.

Мы стажировались мичманами, а многие наши товарищи, выпущенные досрочно, в это время уже «вкалывали» на соседних лодках лейтенантами.

После стажировки состоялся выпуск. Мы стали лейтенантами 5 ноября 1953 года. Все вроде бы получили назначения на флоты и быстро разъехались. Но семеро оказались не попавшими в общий приказ о назначениях. В эту семёрку попал и я, а также Лёня Немцов, Яша Вертлиб, Витя Баскин, Геша Фриденберг, Боря Френкель и кто-то ещё. Мы бросились к заместителю начальника ВМУЗов по политчасти. Нас вежливо приняли, разъяснили, что на подводных лодках для нас не хватило мест, что мы получим назначение и так далее. В ответ на гневное заявление Лёни Немцова, что нас не хотят пускать на лодки по известной причине, начальник политотдела ответил, что он ошибается, что всё будет хорошо…

А мы возмущались, обижались, негодовали. И было из-за чего. Обидно было. Несколько лет нас агитировали за подводный флот, убедили, мы готовились и не мыслили о другой службе. Да и дискриминация оскорбляла. Но всё было решено наверху. «Кадры» решали всё!

Но, говоря о себе, дальнейшая служба и жизнь показала правоту пословицы: «Что Бог ни делает – всё к лучшему».

Штурман – подводник назначен на эскадренный миноносец

Встретив Новый 1954 год вместе с Наденькой (и потеряв в погоне за трамваем вновь купленные, модные тогда, галоши), я вместе с Лёшей Немцовым 9 января 1954 года приехал в Севастополь и направился в отдел кадров Флота. Было морозно и солнечно, лежал снег. Для Севастополя картина не характерная.

В отделе кадров меня направили на эскадренный миноносец «Бойкий» бригады эсминцев Черноморского флота, на который я был назначен младшим штурманом – командиром электронавигационной группы. Лёшу Немцова назначили командиром минно-торпедной группы на эсминец «Пылкий». Мой корабль стоял в морзаводе имени Серго Орджоникидзе и готовился к выходу после окончания ремонта. Это был один из немногих, оставшихся в строю эсминцев, прошедших всю войну, многократно обстрелянный и подвергнутый бомбёжке эсминец проекта 7у, участвовавший в большинстве боевых операций флота и награждённый за героизм и мастерство орденом Красного Знамени.

Командир корабля – капитан 2 ранга Скрипниченко А.Д. встретил меня дружелюбно, хотя голос у него был достаточно суров, командирский. Штурман корабля – старший лейтенант Трещев всего годом раньше окончил училище, но уже успел стать старлеем… Но с ним мне не пришлось ни плавать, ни долго служить. Он уехал в отпуск в Пятигорск, там «сломал» ногу (мама его была главврачом в санатории) и больше двух месяцев отсутствовал на корабле.

Освоить обязанности командира ЭНГ было несложно. Подчинённых всего пять человек – трое рулевых и два штурманских электрика. Командир отделения рулевых Павлов с усмешкой наблюдал, как я проверяю чистоту после приборки в штурманской рубке, но, вообще-то, был отличным специалистом, чётким, подтянутым. Электрики Тополев и Удалов почти не выходили из гиропоста. Сложность начальной службы состояла в сдаче зачётов на допуск к самостоятельному дежурству по кораблю. Но, прокрутив пару раз дублёром, меня быстро довели до нужного уровня, и я стал дежурить самостоятельно. Волнующим было первое дежурство, откуда-то появился «командный» голос при подаче команды: «На краснознамённый флаг, гюйс, смирно! Краснознамённый флаг, гюйс, поднять!» и так далее.

После первого дежурства я вошёл в каюту, «на минуту» прилёг, не раздеваясь, на койку и … проснулся от голоса по трансляции: «Команде вставать…!» в шесть часов утра.

Вместе со мной на корабль пришли ещё два лейтенанта: в БЧ-2 Костя Ерин и в БЧ-5 – Володя Концедалов. Командиру корабля, капитану 2 ранга Скрипниченко, было всего 35 лет, но он был совершенно седым. Он сетовал: «Как я с этими «пионерами» в море пойду?» Но пришлось. И выход был успешным. Правда, меня подстраховывал дивизионный штурман, но на выходе, а на Лукулльской мерной линии работал я самостоятельно.

Служу на тральщике

Но вскоре моя должность была сокращена. Моя попытка попасть на подводную лодку не увенчалась успехом. В кадрах мне сказали: «Вы – надводник!». И в мае 1954 года я уехал из Севастополя в Керчь, в Камыш-Бурун на строящийся тральщик проекта 254к, куда я был назначен командиром БЧ-1-4, то есть штурманом и связистом одновременно.

На стапеле судостроительного завода я застал тральщики в разной степени готовности, как на конвейере. В начале стапеля сваривали секции корпуса, ставили двигатели, механизмы, в конце – почти готовый корабль. Каждые три месяца построенный корабль спускался на воду. К октябрю были готовы тральщики 809-й, 810-й, 811-й и 812-й. Мой был 810-й.

Пройдя швартовные и ходовые испытания, мы перешли в Севастополь, в Стрелецкую бухту и вошли в состав 74-го Бургасского дивизиона 1-й бригады траления 24-й дивизии ОВРа Черноморского флота.

Командиром тральщика был капитан-лейтенант Иванов, прошедший войну. Ему было уже более сорока лет, он считался “дедом”. Да что сорокалетний командир, если нашему доброму фельдшеру – старшему лейтенанту Близняку Ивану Тимофеевичу, всю войну проплававшему на подводной лодке, было 37 лет, и мы (24-25-летние) считали его “стариком”.

Остальные были лейтенанты: помощник – Кучеров Владимир Арсентьевич, командир БЧ-2-3 – Сурин Анатолий Павлович, механик Волков. Замполит, капитан-лейтенант Чумаков – фронтовик, из морской пехоты, умел говорить с матросами срочной службы. Тогда они служили по пять лет, были всего на 2-3 года моложе меня, но уже прошли жизненную школу. И, конечно, был интернационал. Командир отделения рулевых Головенко – из Фрунзе, рулевой Мангутов – из Махач-Калы, сигнальщик Мусаев – из Татарстана, командир отделения радиотелеграфистов Родионов – из Орла, штурманский электрик Борис Захаров, мой земляк, из Ленинграда.

Всего в БЧ-1-4 десять человек. По трое рулевых, сигнальщиков, радиотелеграфистов и один штурманский электрик. Трудный характер был у Головенко – неуправляемый разгильдяй, но не злой. Мангутов был житель гор. Умница и трудяга Родионов, он был преподавателем в школе. Любитель выпить, прошедший тюрьму, питерский пролетарий Захаров.

Было трудно с ними, поэтому запомнились. Особенно с Захаровым. Накануне Нового Года обнаружил у него в гиропосту бутылку водки. Пришлось вылить её в умывальник у меня в каюте. Эта процедура могла плохо кончиться для моей головы и жизни Захарова. Он мне об этом потом признался. Он был на две головы выше меня… Грудь и спина, руки были украшены татуировкой. Причём, если в районе сердца был портрет Ильича, то на груди – гроб, крест, могила и надписи типа «Не забуду мать родную!».

Но мы притёрлись друг к другу, сплавались. А плавать пришлось много. Особенно после гибели линкора «Новороссийск».

Боевое траление через одиннадцать лет после войны

Накануне, 28 октября 1955 года, мы видели линкор, проходивший траверз Стрелецкой бухты при заходе в Главную базу, а утром 29-го пошли разговоры о поступлении раненых в овровский лазарет, о каком-то взрыве…

На следующее утро я поехал на Графскую пристань и увидел днище перевернувшегося линкора… Страшная картина. Флот, город были потрясены. Ходило много всяких слухов. Заменили командующего флотом, сняли с должности командира дивизии ОВРа и приказали провести повторное траление всех бывших опасных от мин районов.

Мы выходили из Стрелецкой с началом утренних сумерек, «привязывались» у вехи на выходе (на корабле стоял приёмоиндикатор «Координатора» и размещалась радиодальномерная партия) и следовали в район траления с расчётом к восходу солнца поставить трал и лечь на галс. Выбирали трал к моменту захода солнца с тем, чтобы в светлое время очистить трал и вовремя заметить мину.

А мины попадались. И мой друг, командир БЧ-2-3 Толя Сурин садился в спущенную на воду шлюпку, подходил к «рогатой», укреплял взрыв-пакет, поджигал бикфордов шнур и командовал гребцам: «Навались!», засекая при этом время по секундомеру. Гребцы дружно «рвали» вёсла, а после нескольких яростных гребков следовала команда: «Ложись!». Гребцы падали на дно шлюпки, и она шла от мины ещё какое-то расстояние по инерции. В это время раздавался взрыв.

После уборки трала следовали в базу. Сначала на заправку в нефтяную гавань и так далее. А утром опять всё повторялось. На галсах я не отрывался от планшета, наносил обсервованное место каждые 2-3 минуты по данным «координаторщиков», давал корректуру курса.

И так день за днём, почти без выходных…Легче стало, когда установили прибор Подзолкина. Мичман радиодальномерной партии Николай Николаевич Подзолкин разработал устройство, которое было связано с приёмоиндикатором «Координатора», позволяющее заранее рассчитывать линию пути на галсе. Матрос – рулевой, управляя рулём, удерживал светящийся крестик, нанесённый на барабан, на линии пути. Ну а штурман отмечал координаты на планшете и контролировал рулевого.

Напряжёнка была сильная. Контактный и придонный тралы мы ставили утром и выбирали к вечеру, а электромагнитный – не выбирали сутками… Когда заходили в базу, все стремились на берег, но ведь существовала очерёдность схода.

До лета 1955 года я не очень стремился на берег. Во время моего отпуска в сентябре-октябре 1954 года мы с Наденькой стали мужем и женой (3-го октября), но она ещё на несколько месяцев оставалась в Ленинграде – надо было сдать экзамены, оформить перевод на заочное отделение и так далее. Только летом 1955 года я привёз её в Севастополь, снял комнату в частном доме на улице Частника. И, конечно, теперь был готов ночью добираться из Нефтяной гавани в Карантин, где мы снимали сырую времянку, чтобы попасть домой. Это были молодые годы!

Ленинград, 3 октября 1954 года. Фото в день свадьбы

4 июля 1956 года Надя в Ленинграде родила дочь. Назвали её Светланой.

Мне корабельный почтальон принёс телеграмму. Корабль стоял на Каменной пристани, рядом с тральщиком «Т-809». Штурман тральщика Вася Сударов послал меня за бутылкой, мы с ним «хорошо» отметили. Он уложил меня на койку, а сам пошёл штурманить. Он был повыше и покрепче, а наши тральщики шли в паре.

В 1956 году у нас сменился командир. На место уволенного в запас Иванова пришёл старший лейтенант Валентин Сучков. Осенью 1956 года всем нам присвоили звания старших лейтенантов.

1956 год – год ХХ съезда партии. Доклад Н.С. Хрущева читали на собрании, обсуждали между собой. Большинство было потрясено. Преступления периода культа личности коснулись многих. Со мной в школе учились ребята, отцы которых пострадали во время репрессий по «ленинградскому делу»: Толя Решкин – сын заместителя председателя Ленгорисполкома, Юра Боровик, Слава Берлин и другие. Мой родной дядя Гриша – младший брат моей мамы – был ложно обвинён в 1938 году в попытке навредить здоровью красноармейцев. Он был военным врачом. Получил 10 лет. За 11 месяцев поседел, лишился зубов и так далее. А затем – освободили, послали на лечение в санаторий. Ошибочка вышла…

В 1957 году наш тральщик много работал в районе бухт Узкая и Ярылгачская. Тралили на якоре электромагнитным тралом ТЭМ-52. Ни одной донной мины за всё время не вытралили. Только контактные, «рогатые», выставленные нами во время войны.

Высшие офицерские классы и служба на крейсере

В 1957-58 годах я учился на высших специальных офицерских классах при Черноморском ВВМУ имени П.С. Нахимова.

За четыре года службы вся высшая математика подзабылась. Когда преподаватель навигации капитан 1 ранга Медведев (по прозвищу «Меганом») стал писать на доске длинный вывод формулы одной минуты дуги меридиана, мы зашушукались. Он, не оборачиваясь, проговорил: «А вы пишите, пишите, потом поймёте!». Так и получилось. Втянулись в учёбу и лёгкую береговую жизнь. Начальником училища в то время был адмирал Октябрьский Филипп Сергеевич, бывший во время Великой Отечественной войны командующим Черноморским флотом, получивший в феврале 1958 года звание Героя Советского Союза.

Он в училище был демократичным, общался с курсантами, они за него стояли горой. Чуть не произошёл скандал. Курсанты выдвинули его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Но ведь «по штату» от Севастополя депутатом должен был проходить командующий флотом – адмирал Касатонов В.А. Пришлось Октябрьскому отказываться от оказанного доверия…

Севастополь, 1958 год.

Борис Пукин и Мануил Кириллов с жёнами и Серёжей Кирилловым

На ВСОКе были толковые преподаватели – Медведев, Ходушин, Архангельский, Величко. Наши знания освежились и обновились.

После классов, я получил назначение на должность младшего штурмана на лёгкий крейсер «Куйбышев» 44-й дивизии крейсеров эскадры Черноморского флота.. На крейсере плавал недолго. Отрабатывали задачи боевой подготовки. В октябре 1958 года ходили к берегам Кавказа. В конце года встали в ремонт к причалу завода имени Серго Орджоникидзе.

Настоящая корабельная служба познаётся только на большом корабле и, прежде всего, на крейсере. Командиром корабля был капитан 1 ранга Коротеев Александр Никифорович, старшим помощником – капитан 2 ранга Двинденко Лев Евгеньевич. Старшим штурманом был капитан 3 ранга Шумиловский Николай Иванович, а через пару месяцев его сменил капитан-лейтенант Широков Длор Николаевич.

Командир крейсера Коротеев А.Н. – строгий, но отходчивый, грамотный моряк, человек конкретного дела. Старпом, Двинденко Л.Е. – истинный старпом – педант, чёткий, всё у него было распланировано, налажен контроль исполнения отданных приказаний, устранения замечаний и так далее. Он – из штурманов, был командиром эсминца. Впоследствии был командиром крейсера «Варяг» на ТОФе, затем командиром бригады противолодочных кораблей на ЧФ, стал контр-адмиралом.

С обоими у меня сложились и до сих пор сохраняются хорошие отношения.

С постановкой крейсера в завод старшего штурмана отправили в командировку, и я стал стремительно «расти»: врио командира БЧ-1-4 (связиста тоже отправили куда-то), историограф корабля, ответственный офицер за ведение личных дел офицеров (почти “кадровик”), член различных корабельных комиссий и только где-то на девятом месте – командир электронавигационной группы.

Хочется рассказать об одном случае. Командир ушёл в отпуск. Старпом, оставшись за него, перед началом каких-то соревнований на водной станции через меня дал приказание старшине команды сигнальщиков выдать временно начальнику спортклуба флота большой шёлковый крейсерский кормовой флаг. Выдали. Вернули. Подошёл день флота. Командир вышел из отпуска. Вот тут-то, уже минуя меня, старшина команды сигнальщиков докладывает командиру – флаг давали, его там испачкали, мазутные пятна…

Конечно, меня и старпома вызвал командир и, обращаясь ко мне, но адресуя свой гнев к старпому, стал стучать кулаком по столу и требовать объяснения: как это так, кто это такой “умный “ и безответственный отдал корабельный флаг неизвестно кому. Я молчал, старпом что-то лепетал… Кончилось тем, что командир, схватившись за сердце и сказав: ”Ёлки-моталки, что это я так шумлю?”, отдал флаг старпому, предложив ему вместе с женой отстирать флаг в “новости” (тогда модный стиральный порошок). Вот такие “моменты” бывали на крейсере.

Ремонт затянулся до 1960 года. В 1959 году я с командиром участвовал в штурманском походе командиров кораблей и штурманов на крейсере “Керчь”, много занимался астрономической практикой, чем заслужил от командира запись в аттестации – “старательный штурман”.

Штурманские казусы

В начале 1960 года я был назначен штурманом эскадренного миноносца “Безудержный” проекта 30-бис 188-й бригады эскадренных миноносцев эскадры ЧФ. Наконец-то получил звание капитан-лейтенант. Плавание на “Безудержном” оказалось недолгим. Через некоторое время пришла директива о переводе эсминца в корабль–цель, и его поставили в 13-й завод для снятия орудийных башен и торпедных аппаратов.

Пока корабль стоял в заводе, меня отправили в командировку на крейсер “Куйбышев”, который готовился идти в Албанию. В качестве младшего штурмана крейсера я впервые прошёл Босфор и Дарданеллы и побывал в бухте Влёра. На берег мы не сходили. Отношения с Албанией были испорчены всерьёз и надолго. Впечатление от Босфора было сильным, хотя рассматривать берег, знаменитые дворцы и мечети было некогда. Я следил за поворотными пеленгами и местом крейсера.

После выхода из завода эсминца «Безудержный», мы были заняты интенсивным обеспечением боевой подготовки. Один из выходов оказался связанным с первым полётом человека в космос. В апреле 1961 года мы получили задание следовать в район Туапсе, где нам был нарезан значительный район маневрирования. Может быть, командир был более осведомлён, но мне было приказано следовать туда-то и ходить курсом, параллельным кромке назначенного прямоугольника. На корабле была открыта постоянная радиовахта. И вот радисты начали принимать текст: “Майор Гагарин, майор Гагарин, идёте по расчётной траектории”. Текст доложили на мостик, я был рядом с командиром. Он обрадовался. А через некоторое время по радио прозвучало сообщение о полёте Ю.А. Гагарина. Оказалось, что мы маневрировали в запасном районе возможного приводнения спускаемого аппарата.

Ещё один поход “Безудержного” запомнился по штурманскому казусу, происшедшему во время него. Мы шли в Поти на обеспечение учения Потийской ВМБ. При подходе гирокомпас вышел из меридиана. В базе нам заменили чувствительный элемент, и мы, не дожидаясь прихода гирокомпаса в меридиан (время поджимало) вышли из базы. Задание было несложным. Надо было пройти одним курсом миль 50, а затем лечь на обратный курс. И вот на обратном курсе я понял, что гирокомпас в меридиан не пришёл.

Ну что ж? Надо признаться, что таблица девиации магнитного компаса была устарелой, без учёта снятого вооружения. Но ведь плавание “простое”… Возвращаемся. По счислению скоро должны быть огни, а их … не видно. Туман. Посылаю своего сменщика, старшего лейтенанта, в рубку РЛС – определиться. Он докладывает – ничего не разобрать, непонятно. Докладываю командиру, предлагаю лечь по магнитному компасу на курс, параллельный берегу, и включаю эхолот. Командир соглашается, ложимся вдоль берега. Штурманский электрик докладывает: 20 метров, 15 метров, 10 метров, 8 метров, 5 метров 3 метров, 0 метров! Под килём!

Командир к этому времени застопорил ход, остановил корабль, но ощущение от такого доклада было жутким. Бросаюсь с мостика в штурманскую рубку к эхолоту НЭЛ-3. Оказалось, что отметка эхолота проскакивала, фактически глубина была 18 метров, электрик ошибся… Отдали якорь. Спускаюсь в помещение РЛС. Всё видно. Очертания молов, берега. Мой сменщик (я уже был назначен на новое место службы) не разобрался с береговой обстановкой. По дистанциям я определил место. Невязка – всего около восьми кабельтовых…

Хорошо, что командир – капитан 3 ранга Огородников Павел Михайлович был выдержанным, спокойным, опытным моряком. Во время войны самолёт, на котором он был стрелком-радистом, был подбит, и Павел Михайлович оказался в воде. Это было на Северном флоте. Его подобрали наши катера. Так что и в этой обстановке Павел Михайлович сохранил хладнокровие (во всяком случае, внешне). С приходом в базу электромеханики Потийского гидрографического района ещё раз заменили чувствительный элемент гирокомпаса. Вот такой штурманский казус имел место…

В этом же 1961 году я впервые получил нормальную, двухкомнатную, отдельную квартиру в эскадренном городке на Северной стороне. До этого мы жили на частных квартирах и с 1957 года – в коммуналке с печным отоплением и “удобствами” на улице.

ОС-24 – морской ракетный полигон

В марте 1961 года я был назначен на должность штурмана опытового судна “ОС-24” 63-й бригады ремонтирующихся кораблей 20-й дивизии ОВРа. Такое название получил крейсер “Ворошилов” после долгого ремонта и переоборудования. Машины, котлы остались прежние, орудийные башни сняли, поставили новую надстройку, установили новую аппаратуру и подготовили к испытаниям новейший зенитный ракетный комплекс “Оса”.

Не помню всех достоинств комплекса, но дальность стрельбы была удручающе мала. Пошли ходовые испытания корабля, затем испытания комплекса в районе Феодосии, опять переоборудование и модернизация, подготовка к испытаниям другого вооружения. Корабль больше стоял на бочках, чем плавал. Первым командиром переоборудованного “Ворошилова” был Александр Данилович Скрипниченко – мой бывший командир эсминца “Бойкий”. Старпомом был Герой Советского Союза Асаф Кутдусович Абдрахманов, получивший это звание за мужество, проявленное при высадке морского десанта на Керченский полуостров в ноябре 1943 года, в котором он командовал бронекатером. А.К. Абдрахманов вскоре сменил Скрипниченко на должности командира корабля, но и сам через 1-2 года убыл “за званием” на Камчатку. Он был опытным моряком, доступным для личного состава, скромным человеком, ничуть не кичившимся своим высоким званием. И сейчас он живёт в Севастополе, пользуется глубоким уважением ветеранов и всей городской общественности. А командиром БЧ-2 на корабле был наш однокашник – Леонид Карасев!

Вместо А.К. Абдрахманова прибыл капитан 1 ранга П.Е. Васильков. Грамотный, организованный, доброжелательный офицер.

Вообще, мне везло на отличных командиров! Не было среди них ни одного солдафона, большинство были опытными моряками, у которых было чему учиться и которые не чурались учиться у специалистов, считались с мнением штурмана.

Когда А.Д. Скрипниченко приглашал меня идти служить штурманом на ОС-24, он надеялся, что к осени корабль станет кораблём 1 ранга и мы – командиры боевых частей станем старшими офицерами. Прошли испытания, корабль вступил в строй, но так и остался кораблём 2 ранга. В нашей службе наступил “застой”. По размерам и сложности – крейсер, а по званиям – эсминец.

Впервые на корабле я столкнулся с новинкой – успокоителями качки. Эффективное средство! А во время испытаний при штилевой погоде успокоители качки работали по заданной программе, при которой корабль плавно менял крен то на правый, то на левый борт. Странный, непривычный вид он имел в этот момент!

«Общение» с высокими персонами

Переоборудование и испытание корабля держал под контролем сам Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков. Он как-то посетил корабль без особой свиты, и не поленился подняться по высоким трапам на ходовой мостик. Главком поздоровался со мной за руку, благожелательно выслушал мой доклад о штурманском вооружении корабля. Потом мои коллеги-офицеры шутили: «Не мой руки, сохраняй воспоминание о главкомовской руке».

Хочется рассказать ещё об одном случае моего общения с высоким начальством. В 1962 или в 1963 году, пока ОС-24 стоял на бочках в Севастопольской бухте, меня послали старшим на посыльном катере в Гурзуф с задачей – обеспечить переход Главного маршала бронетанковых войск П.А. Ротмистрова в Севастополь. Дело в том, что в то время он занимал пост заместителя министра обороны по в